Хрупкая душа - Страница 99

Если бы всё было в порядке, она посмотрела бы на меня так, будто у меня выросла вторая голова: я же добровольно катила твое кресло! Обычно я устраивала скандал, когда меня просили расстегнуть твое дурацкое сиденье для машины.

Но нет, она шагала, словно зомби. Если бы я спросила, мимо каких животных мы проходили, она, наверное, только переспросила бы: «А?»

Я подвезла тебя к стене, чтобы ты посмотрела на обезьян, но тебе все равно пришлось привстать. Опершись на невысокое бетонное ограждение, ты как зачарованная смотрела на мамашу с детенышем. Мамаша-орангу танг держала на руках самую крохотную обезьянку, какую я видела в жизни. Второй детеныш, на пару лет старше, постоянно к ней заедался, дергал за хвост и махал лапами перед мордой — короче, вел себя отвратительно.

— Смотри, Амелия! — с радостью воскликнула ты. — Это же мы!

Но я была слишком поглощена поисками Адама. На часах было ровно шесть. Неужели продинамит? Неужели я не могла заинтересовать парня, даже когда притворялась другим человеком?

И тут он явился. На лбу у него блестели бусинки пота.

— Прости, — сказал он. — Тяжелый подъем. — Он посмотрел на маму и на тебя, все еще завороженную орангутангами. — А это твоя семья, да?

Я должна была их познакомить. Должна была признаться во всем маме. Но вдруг ты обратилась бы ко мне по имени — и Адам понял бы, какая я врунья? Поэтому я просто схватила его за руку и потащила к тропинке, что вела мимо стаи красных попугаев и клетки, где вроде бы должен был жить мангуст, но если и жил, то только невидимый.

— Идем отсюда, — сказала я, и мы побежали к аквариуму.

Из-за неудачного расположения людей там было мало — только одна семья с несчастным ребеночком в кокситной повязке. Они смотрели на пингвинов, плещущихся в жалком подобии водоема.

— Как ты думаешь, они всё понимали, когда подписывали договор? — спросила я. — Что крылья у них будут, а летать не смогут.

— Всё же лучше, чем скелет, который рассыпается на части, — сказал Адам.

Он отвел меня в соседний зал — точнее, не зал, стеклянный туннель. Там горел жутковатый голубой свет, повсюду плавали акулы. Задрав голову, я уставилась на мягкое белое брюхо и ряд острых алмазных зубов. Мимо нас проплывали рыбы-молоты, извиваясь, как монстры из «Звездных войн».

Адам смотрел сквозь прозрачный потолок, прислонившись к стеклянной стене.

— Может, лучше не надо? — сказала я. — Вдруг разобьется.

— Тогда у зоопарка города Омаха будут большие проблемы, — рассмеялся Адам.

— Давай посмотрим, что еще тут есть.

— Куда ты спешишь?

— Мне не нравятся акулы, — призналась я. — Они меня пугают.

— По-моему, клевые рыбы, — возразил Адам. — Ни единой косточки во всем теле.

Я смотрела на его голубое от аквариумного света лицо. Глаза у него были того же цвета, что и вода: чистый, концентрированный кобальт.

— А ты знала, что останки акул почти никогда не находят? Они все состоят из хрящей и очень быстро разлагаются. Мне всегда было интересно, быстро ли разложимся мы.

По той простой причине, что я круглая идиотка и обречена прожить до конца своих дней в окружении котов, я разрыдалась.

— Ну чего ты! — Адам прижал меня к себе, словно бы вернув домой и одновременно приведя в какое-то совершенно незнакомое место. — Прости. Глупость я сморозил. — Одной рукой он гладил меня по спине, пересчитывая жемчужинки позвонков, другой ерошил мне волосы. — Уиллоу, — сказал он, осторожно потянув за хвост, чтобы я посмотрела ему в глаза. — Поговори со мной.

— Меня зовут не Уиллоу! — выпалила я. — Так зовут мою сестру. У меня даже ОП нет. Я соврала, чтобы оказаться с вами всеми в классе. Я хотела сесть рядом с тобой.

Он легко коснулся моей шеи.

— Я знаю.

— Что?

— После шестого урока я поискал информацию о вашей семье в Интернете. Почитал о твоей маме, об иске и о твоей сестре, которой ровно столько лет, сколько писали в блогах.

— Я ужасный человек, — созналась я. — Мне очень жаль. Прости, что я не та, кто тебе нужен.

Адам спокойно взглянул на меня.

— Нет, не та. Ты лучше. Ты здорова. Ты разве не хочешь, чтобы люди, которые тебе очень нравятся, были здоровы?

И в этот момент его губы вдруг коснулись моих, а его язык — моего языка. И хотя я раньше никогда ничего подобного не делала и только читала об этом в журнале «Севентин», это было очень приятно, а не «мокро», не «гадко» и не «стыдно». Я откуда-то знала, как развернуться, когда раскрывать и прикрывать рот, как дышать. Его руки лежали у меня на лопатках — там, где ты когда-то сломала кость, там, где у меня росли бы крылья, родись я ангелом.

Стены комнаты смыкались, оставалась лишь синяя вода и эти бескостные акулы. И я поняла, что кое в чем Сара ошибалась: волноваться надо не о трещинах, а о растворении — о блаженном добровольном исчезновении внутри другого человека. Теплые пальцы Адама блуждали по моей талии, задирая краешек блузы, а я боялась его коснуться, боялась, что сожму слишком крепко и причиню ему боль.

— Не бойся, — прошептал он и приложил мою руку к своей груди, чтобы я почувствовала, как бьется его сердце.

Я подалась вперед и поцеловала его. И снова поцеловала. Как будто передавала ему беззвучные слова, которые боялась произнести. Слова, в которых таился мой самый заветный секрет: пусть я не больна ОП, я знаю, что он чувствует. Ведь я тоже каждый день рассыпаюсь на части.

Шарлотта

Возвращаясь с конвенции, я составила план. Когда наш самолет приземлится, я позвоню Шону и попрошу прийти поговорить. Я скажу ему, что намерена сражаться за наш брак так же неистово, как и за твое будущее. Скажу, что должна довести начатое до конца, но не смогу сделать этого без его понимания и — в идеале — поддержки.