Хрупкая душа - Страница 51


К оглавлению

51

— Тот ребенок, — сказала она, — не выжил.

Однажды утром, когда машина Шарлотты была в ремонте, я повез тебя на физиотерапию. Очень милая девушка с расщелиной между зубами — звали ее не то Молли, не то Мэри, вечно забываю, — заставляла тебя балансировать на огромном красном шаре (это тебе нравилось) и делать приседания (а это нет). Каждый раз, когда ты задевала заживающую лопатку, из уголков твоих глаз текли слезы, а губы плотно сжимались. Ты и сама, наверное, не понимала, что плачешь, но я не выдержал дольше десяти минут. В открытую соврав Молли/Мэри, что нам пора к другому врачу, я усадил тебя в кресло.

Ты это кресло ненавидела, и я тебя прекрасно понимал. Хорошее педиатрическое кресло должно идеально подходить ребенку, тогда ему будет удобно и он сможет свободно перемещаться без всякого риска. Но такие кресла стоят две тысячи восемьсот долларов, а страховка оплачивает только одно кресло в пять лет. Нынешнюю коляску отрегулировали под твое тело, когда тебе было два года. С тех пор ты заметно выросла. Я представить не мог, как ты втиснешься в него в семь лет.

Я нарисовал на спинке розовое сердечко и написал «Не кантовать!». Докатив до машины, я осторожно усадил тебя на сиденье, а кресло погрузил в багажник. Усевшись за руль, я поглядел на тебя в зеркальце заднего вида. Ты держала больную руку, как младенца.

— Папа, — сказала ты, — я не хочу туда возвращаться.

— Я знаю, крошка.

И тут я понял, что нужно делать. Миновав нужный поворот на трассе, я отправился в Довер, где заплатил шестьдесят девять долларов за номер в мотеле, которым пользоваться не собирался. Пристегнув тебя ремешками к подлокотникам кресла, я повез тебя к бассейну.

Во вторник утром там никого не оказалось. Сильно пахло хлоркой, по углам были беспорядочно расставлены шезлонги, причем каждый в определенной степени нуждался в ремонте. Через люк в крыше лился свет, усеивающий поверхность воды мелкими бриллиантами. На скамейке, прямо под знаком «Спасение утопающих — дело рук самих утопающих», высилась стопка бело-зеленых полосатых полотенец.

— Уиллс, — сказал я, — мы с тобой сейчас поплаваем.

Ты удивленно на меня посмотрела.

— Мама говорит, нельзя, пока плечо…

— Но мамы тут нет, верно?

Ты расцвела в улыбке.

— А как же купальники?

— Это же был пункт нашего секретного плана. Если бы мы заехали домой за купальниками, мама что-то бы заподозрила, правда? — Я снял футболку, разулся и остался в одних линялых шортах. — Я готов.

Ты, рассмеявшись, попыталась стянуть футболку через голову, но не смогла поднять руку. Я помог тебе, а потом стянул шорты, чтобы ты сидела в кресле в одних трусиках. Спереди на них было написано «Четверг», хотя был вторник. Сзади улыбался желтый смайлик.

После четырех месяцев в кокситной повязке ноги у тебя были совсем тощие и бледные — казалось, что они подломятся, стоит на них опереться. Но я, поддерживая под мышками, довел тебя до воды и усадил на ступеньки. Из корзины у стены я вытащил детский спасательный жилет и застегнул его у тебя на груди. И вынес тебя на руках до середины бассейна.

— Рыбы развивают скорость до шестидесяти восьми миль в час, — сказала ты, цепляясь за мои плечи.

— Вот это да!

— Самое распространенное имя для золотых рыбок — Челюсти. — Ты мертвой хваткой впилась мне в шею. — Банка диетической кока-колы держится на воде, а банка обычной тонет…

— Уиллоу, — сказал я. — Я понимаю, что ты нервничаешь. Но если ты не закроешь рот, то наглотаешься воды.

И я тебя отпустил.

Как и следовало ожидать, ты запаниковала. Принялась судорожно молотить ручками и ножками, отчего тут же опрокинулась на спину. Уставившись в потолок, ты отчаянно барахталась и кричала:

— Папа, папочка, я тону!

— Нет, не тонешь. — Я перевернул тебя. — Главное — это мускулы у тебя на животе. Те самые, которые ты не хотела сегодня разрабатывать. Старайся двигаться медленно и держаться прямо.

С этими словами я снова тебя отпустил, теперь уже аккуратнее.

На мгновение ты захлебнулась, пошли пузыри. Я бросился на помощь, но ты тут же вынырнула.

— У меня получается, — сказала ты то ли мне, то ли себе самой.

Гребла ты обеими руками, компенсируя неподвижную здоровой. Ногами ты будто крутила педали велосипеда. И постепенно приближалась ко мне.

— Папа! — крикнула ты, хотя нас разделяла всего пара футов. — Папочка, посмотри на меня!

Я следил, как ты дюйм за дюймом становишься ближе.

— Вы только посмотрите… — бормотал я, пока ты двигалась под силой собственной уверенности. — Только посмотрите…

— Шон, — сказала Шарлотта в ту ночь, когда я уже думал, что она уснула. — Сегодня звонила Марин Гейтс.

Я лежал на своей половине кровати и смотрел в потолок. Я знал, почему эта юрист позвонила Шарлотте: потому что я проигнорировал шесть ее сообщений на автоответчике. Во всех шести она спрашивала, отослал ли я ей письменное согласие на судебный иск. Или оно затерялось на почте.

Я прекрасно знал, где лежат эти документы: в «бардачке» моей машины, куда я их запихнул еще месяц назад, забрав у Шарлотты. «Потом подпишу», — сказал я тогда.

Она легонько коснулась моего плеча.

— Шон…

Я перевернулся на спину.

— Помнишь Эда Гатвика? — спросил я.

— Эда?

— Ага. Того парня, с которым я учился в академии. Он служил в Нашуа. На прошлой неделе принял вызов: подозрительная деятельность. Возможно, соседи позвонили. Сказал своему напарнику, что у него плохое предчувствие, но все-таки вошел в дом. В этот момент взорвалась амфетаминовая лаборатория в кухне.

51