Хрупкая душа - Страница 147

К оглавлению

147

— Тебе придется пойти в зал. Папа дает показания, и я не могу оставаться здесь с тобой…

— Иди к черту! Ты не можешь приказывать мне, что делать.

Марин, наблюдавшая за этой сценой, протяжно присвистнула.

— Вообще-то, может, — сказала она. — Потому что ты несовершеннолетняя, а это твоя мать.

Мне хотелось сделать маме так же больно, как она сделала мне.

— По-моему, надо лишать этого звания женщин, которые хотят избавиться от своих детей.

Я заметила, как маму передернуло. Пускай этого не было видно, но она тоже кровоточила. И, как и я, она знала, что заслужила эту рану. Когда Марин бесцеремонно вывела меня в коридор и оставила возле мужчины в красной фланелевой рубашке и подтяжках (от него пахло тунцом), я решила: если мама намерена испортить мне жизнь, у меня есть полное право испортить жизнь ей.

Шон

В день свадьбы я, глядя на Шарлотту, забыл все клятвы, которые сочинил и прилежно выучил. Стоило мне увидеть ее, плывущую по церковному проходу, — и все эти банальные фразы стали напоминать мне рыболовецкие сети, в принципе не способные удержать мои к ней чувства. Теперь же, сидя напротив жены в зале суда, я надеялся, что слова еще раз преобразятся — в перья, облака, пар. Что угодно, лишь бы невесомое, не способное нанести удар.

— Лейтенант О’Киф, — начал Гай Букер, — вы, насколько я знаю, изначально выступали в этом деле истцом.

Он обещал, что всё пройдет быстро и безболезненно, что я сойду с трибуны, не успев ничего осознать. Я ему не верил. Его прямые служебные обязанности — врать, жулить и искажать правду на потребу присяжным.

И я истово надеялся, что в этот раз он преуспеет.

— Изначально да, — ответил я. — Жена убедила меня, что этот иск затеян в интересах Уиллоу, но вскоре я начал понимать, что считаю по-другому.

— А именно?

— Я считаю, что из-за этого иска распалась наша семья. Наше грязное белье полощут в вечерних выпусках новостей. Я подал на развод. И Уиллоу всё понимает. То, что стало достоянием общественности, скрыть уже невозможно.

— Вы поняли, что иск об «ошибочном рождении» подразумевает, будто ваша дочь — нежеланный ребенок. Это действительно так, лейтенант О’Киф?

Я помотал головой.

— Да, Уиллоу не идеальна, но ведь и я тоже. И вы. Она, возможно, не идеальна, — повторил я, — но с ней на сто процентов всё в порядке.

— Передаю слово, — сказал Букер.

Когда Марин Гейтс встала со стула, я сделал глубокий вдох, чтобы зарядиться энергией. Точно так же я поступал, когда врывался в здание с командой спецназа.

— Вы утверждаете, что из-за этого иска распалась ваша семья, — сказала она. — Но вам не кажется, что ваша семья распадется скорее от заявления на развод, которое подали лично вы?

Я покосился на Гая Букера. Он предвидел этот вопрос. Мы репетировали мой ответ. Я должен был сказать, что, дескать, мой поступок — это попытка защитить девочек, оградить их от этой мерзости и т. п. Но вместо того чтобы произнести заученные слова, я посмотрел на Шарлотту. Она казалась такой хрупкой за столом истца. Она рассматривала древесные волокна, как будто не смела ответить на мой взгляд.

— Да, — сказал я, — кажется.

Букер встал, но тут же, наверное, понял, что не может протестовать собственному свидетелю, и молча сел.

Я обернулся к судье.

— Ваша честь, вы не возражаете, если я обращусь к своей жене напрямую?

Судья Геллар удивленно вскинул брови.

— Сынок, тебя должны услышать присяжные.

— При всем уважении, Ваша честь… Я в этом не уверен.

— Ваша честь, позвольте мне подойти к трибуне!

— Не позволю, мистер Букер, — сказал судья. — Пускай человек выскажется.

Марин Гейтс выглядела так, будто случайно проглотила петарду. Она не знала, стоит ли продолжать допрос или лучше позволить мне самому подвести себя под монастырь. Может, так оно и было. Меня это уже не волновало.

— Шарлотта, — начал я, — я уже не понимаю, что правильно, а что нет. Но признать, что я этого не знаю, — несомненно, правильно. Да, у нас не хватает денег. Да, нам нелегко. Но это еще не значит, что оно того не стоило.

Шарлотта подняла на меня остекленевшие, широко раскрытые глаза.

— Когда ребята у нас в участке женились, то говорили, что знают, с чем связываются. А я вот не знал. Это было такое приключение, и мне хотелось в нем поучаствовать. Понимаешь, для меня ты — идеал. Ты ездила со мной кататься на лыжах и ни разу не заикнулась, что боишься высоты. Во сне ты прижималась ко мне, как бы далеко я ни отодвигался. Ты скармливала мне ванильную половину мороженого, а сама ела шоколадную. Ты говорила мне, когда я надевал непарные носки. Ты покупаешь зефир специально для меня. Ты подарила мне двух прекрасных дочерей… Может, ты ожидала, что наш брак будет идеален. В этом, наверное, и заключается основное различие между нами. Понимаешь, я-то думал, что муж и жена совершают ошибки, но рядом с теми, кто сможет на них указать. Думаю, мы оба в чем-то да ошиблись. Говорят, когда любишь человека, всё остальное становится неважно. Но ведь это неправда. Мы оба знаем, что, когда ты любишь человека, всё остальное становится еще важнее.

В зале суда воцарилось молчание.

— Продолжим завтра, — объявил судья Геллар.

— Но я не закончила… — возразила Марин.

— Закончили. Господи, мисс Гейтс, неудивительно, что вы так и не вышли замуж… Покиньте помещение немедленно! А вас, мистер и миссис О’Киф, я прошу остаться.

Он постучал молоточком, и в зале поднялась суматоха. Внезапно я остался один за свидетельской трибуной, а Шарлотта — одна за столом истца. Она сделала несколько робких шагов, пока не поравнялась со мной, и осторожно уперлась руками в деревянную перекладину, разделявшую нас.

147